Врёт как очевидец. Врет, как очевидец Врет как очевидец психология восприятия
Уходящие в вечность Лебедев Юрий Михайлович
«Врет, как очевидец»
«Врет, как очевидец»
До сих пор в российской военной историографии не утихает спор: был или не был в Германии трехдневный траур по немецкому лайнеру «Вильгельм Густлоф». Его потопила в январскую ночь 1945 года советская подводная лодка С-13 под командованием Александра Маринеско.
В книге Даниила Гранина «Вечера с Петром Великим» есть такая фраза: «Врет, как очевидец». И дальше писатель продолжает: «Ничего в этом нет удивительного. Каждый живет в своем времени. Очевидцы перевирают – заботятся о впечатлении, им надо удивить, ужаснуть, обрадовать».
С подобным всем нам приходится сталкиваться постоянно. Поэтому отношусь к таким рассказам избирательно. В большей степени верю им, когда высказывания подкрепляются документами. За годы, прошедшие после потопления 30 января 1945 года подводной лодкой С-13 немецкого корабля «Вильгельм Густлоф», написаны десятки книг, сотни статей, отсняты фильмы, как документальные, так и художественные, причем не только в нашей стране, но и по всему миру. У непосвященного человека голова должна идти кругом, так как уже не знаешь, чему можно верить. Был или не был трехдневный траур в Германии по кораблю «Вильгельм Густлоф»? Объявлял ли Гитлер за это Александра Маринеско своим личным врагом или нет? Кого перевозил корабль: беженцев или элиту немецкого подводного флота? Расстрелян ли был командир немецкого конвоя за свои упущения? Я уже не говорю о таком мифе, как трехдневное празднование потопления «Густлофа» экипажем С-13. Маринеско со своими моряками якобы отмечал победу трое суток подряд, опустившись на своей подводной лодке на дно у самого пирса.
Все это рассказывают «очевидцы», выплескивая информацию, как правило, в возбужденном состоянии и давая волю своей фантазии. Другое дело, когда работаешь с документами. Они тоже имеют различную степень достоверности, но обрабатывать их намного благодатнее. Их можно сравнивать, находя совпадения и несоответствия и выстраивая, таким образом, реальную картину.
Сторонники теории трехдневного траура ссылаются на высказывание одного из «очевидцев» Виктора Анисимова, который «лично держал в руках в начале февраля 1945 года газеты нацистской Германии «Фелькишер беобахтер» и «Шварцес кор». Там, по его словам, «черным по белому было написано о трехдневном трауре». Так случилось, что в 1990-х годах я несколько дней общался с Виктором Анисимовым в Берлине на международном семинаре по проблемам увековечения памяти погибших. Он представлял делегацию Калининградской области, где и проживал. Помню, тогда меня восхитил его прекрасный, отточенный немецкий язык, которым отличались специалисты военного времени. В разговоре подтвердилось, что он действительно принадлежал к старой гвардии знатоков немецкого языка и литературы. Оказалось, что мы оба служили в одном и том же ведомстве, представляя интересы страны в области военной дипломатии. Он – в войну, я – значительно позже. Капитан 1 ранга Анисимов был уже в глубоком запасе, но живо вспоминал, как в годы войны служил в советском посольстве в Швеции помощником военного атташе. Тогда я еще ничего не слышал о «Вильгельме Густлофе», поэтому данной темы мы не затрагивали. Через несколько лет в книге Виктора Геманова «Подвиг С-13» я вдруг наткнулся на упомянутое выше высказывание Анисимова. И пожалел, что тогда мы не поговорили о немецком лайнере. Думаю, что как коллега мог бы задать ему чисто профессиональные вопросы. Например: «А где же сами эти газеты? Как же вы, товарищ капитан 1 ранга, не послали их в центр в качестве подтверждения данной информации? Это же элементарная обязанность каждого военного дипломата. Не по этой ли причине ваш начальник Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов в своей книге «Курсом побед» сквозь зубы обронил фразу: «О трауре я узнал спустя месяц после этого события». Получается, что он, имея своих представителей в ранге военно-морских дипломатов в каждой приморской стране, проглядел важную информацию. Причем добыть ее было элементарно просто, поскольку она имелась в открытых источниках. А может быть, мудрый Николай Герасимович все-таки хотел таким образом сказать: «Подставили меня, вынудили такую ересь написать в моей книге. Знаю я прекрасно, что не было никакого траура, но в условиях нагнетания темы подвига я вынужден был подчиниться обстоятельствам».
Текст сообщения о мнимом трауре за полвека так никому и не удалось отыскать. Потому что его и не было. Это подтвердил крупнейший специалист по военно-морским вопросам Второй мировой войны, немецкий профессор Юрген Ровер. Вот как он ответил на мой вопрос: «Я запросил институт современной истории в Мюнхене относительно газет «Фелькишер беобахтер» и «Шварцес кор». Там имеется полная подборка данных газет за февраль 1945 года, но ни в одном из номеров не удалось найти информацию о гибели «Вильгельма Густлофа». Сообщение о катастрофе впервые прозвучало в шведских газетах, таких как «Дагенс Нюхетер», о чем мне поведал бывший директор шведского государственного архива».
Таким образом, вопрос о мнимом трауре был для меня закрыт. Но после того, как довелось прочитать книгу нобелевского лауреата Гюнтера Грасса «Траектория краба», посвященную гибели «Вильгельма Густлофа», открылась еще одна удивительная страничка во всей этой истории. Оказалось, что траур все же был, но не по кораблю с таким названием, а по человеку, который волею трагических обстоятельств увековечен был после своей смерти в облике этого лайнера. В 1937 году был убит один из нацистских функционеров, которого звали Вильгельм Густлоф. Вот по нему-то Гитлер и устроил роскошные поминки, ознаменовав их трехдневным трауром в Шверине с участием 35 тысяч нацистов.
В советское время, люди, допущенные к этой засекреченной информации, переиначили ее и изложили в той интерпретации, которая должна была еще больше героизировать «атаку века». Сюда же был добавлен миф о личном враге фюрера, которым стал Александр Маринеско, хотя в действительности Гитлер назвал таковым убийцу реального Густлофа еврейского студента Давида Франкфуртера.
Ну а затем рассыпался и последний громкий миф о якобы уничтоженных 3700 немецких подводниках, находившихся на лайнере, который служил им плавбазой. На самом деле в последний рейс на этом корабле вышел батальон курсантов-подводников из 819 человек. Погибло 405 моряков, все их имена выбиты сегодня в алфавитном порядке на двух досках у памятника погибшим немецким подводникам в местечке Мельтенорт у города Киль. Мне довелось там побывать и сфотографировать эти доски.
Из книги Уходящие в вечность автора Лебедев Юрий Михайлович«Врет, как очевидец» До сих пор в российской военной историографии не утихает спор: был или не был в Германии трехдневный траур по немецкому лайнеру «Вильгельм Густлоф». Его потопила в январскую ночь 1945 года советская подводная лодка С-13 под командованием Александра
Из книги Мираж «великой империи» автора Бушков Александр Из книги Россия, которой не было [Загадки, версии, гипотезы] автора Бушков Александр3. «Врет, как очевидец…» Интересно, что пишут о монгольских ханах и о граде Каракоруме средневековые путешественники?Массу интересного…Вот путевые заметки монаха Гийома Рубрука, участника посольства к «великому хану монголов», отправленного французским королем
Из книги Славянская книга проклятий автора Бушков Александр3. «Врет, как очевидец…» Интересно, что пишут о монгольских ханах и о граде Каракоруме средневековые путешественники?Массу интересного…Вот путевые заметки монаха Гийома Рубрука, участника посольства к «великому хану монголов», отправленного французским королем
Из книги Проклятие фараонов. Тайны Древнего Египта автора Реутов СергейОчевидец Всемирного потопа Согласно древним легендам, Сфинкс живой. Когда ему что-либо не нравится в поведении людей, он спрыгивает с пьедестала, идет ночью в Ливийскую пустыню и там зарывается глубоко в песок… Поэтому увидеть его дано было не всем. А это, в свою очередь,
Из книги История Угреши. Выпуск 1 автора Егорова Елена Николаевна Из книги Из заброшенной рукописи о Карле Марксе [= «Обмануть Природу: Тайна стоимости Карла Маркса» / Книга 1. «Великий революционер»] автора Майбурд Евгений МихайловичКто врет? Объяснение самого Маркса (из предисловия к первому изданию «Капитала») достаточно обтекаемо, ибо относится, как сказано выше, ко всему периоду 1859-67 гг. Болезнь печени и другие болезни часто досаждали Карлу Марксу, особенно (с 1863 г.) хроническое кожное заболевание
Память – документ прошлого
Въезжают в колясках старики и старухи.
1-я старуха. Как сейчас помню...
1-й старик. Нет – это я помню, как сейчас!
2-я старуха. Вы помните, как сейчас, а я помню, как раньше.
2-й старик. А я как сейчас помню, как раньше.
3-я старуха. А я помню, как еще раньше, совсем, совсем рано.
3-й старик. А я помню и как сейчас и как раньше.
В. Маяковский «Клоп»
Такие же бурные и столь же плодотворные споры вспыхивают у нас после выхода очередного прайм-таймовского кино- или телепродукта на историческую тему – если есть еще люди, которые жили в изображаемую на экране эпоху.
Эти споры сводятся, главным образом, к оценке реквизита: носили ли такие платья и прически, ездили ли на таких машинах, жили ли в таких квартирах, ели ли такие продукты… Ведь, формально говоря, каждый, кто тогда жил или якобы прекрасно помнит рассказ бабушки, дедушки и т.п., может претендовать и часто претендует на роль свидетеля. Но беда в том, что вне исторического контекста, который абсолютно необходим для анализа и оценки предлагаемого биографического опыта или фигуры самого свидетеля, эти воспоминания нам в лучшем случае ничего не дают, в худшем – совершенно искажают реальную картину. Именно важность контекста иллюстрирует эпизод из романа Джорджа Оруэлла «1984», где главный герой, пытаясь узнать хоть что-то о прошлом своей страны, следы которого он сам в министерстве Правды систематически уничтожает, спрашивает нищего старика: какая раньше была жизнь? Но тот не понимает вопроса и не может дать никакого вразумительного ответа, кроме того что пиво тогда стоило четыре пенса.
В этом эпизоде важны и вопрос, и ответ. Герой Оруэлла, обращаясь к прошлому, на самом деле пытается осмыслить настоящее: действительно ли так плохо было раньше, что теперешний режим Океании спасителен и необходим? А старик не может дать ему вразумительного ответа, потому что система (частью которой является и сам главный герой) вместе с исторической памятью отняла у него все инструменты осмысления как прошлого, так и настоящего. Поэтому его воспоминания – всего лишь обрывки сырого нерасчлененного осознания минувшего, и для героя они совершенно бесполезны.
Можно смело сказать, что мы десятилетиями существовали в пространстве именно такого – нерасчлененного, непереваренного – опыта. На нашей «карте памяти» долгие годы были различимы лишь очень небольшие сегменты, ее было трудно сверять с памятью индивидуальной. Сложилась абсурдная ситуация, последствия которой не преодолены российским обществом до сих пор, когда миллионы людей являлись носителями тяжелейшего исторического наследия, включавшего террор, голод, войну, но не могли его никак артикулировать. «Немотствующая» память в условиях запрета, страха, цензуры, постоянной самоцензуры подверглась весьма существенным деформациям, которые самым пагубным образом сказались на миссии свидетеля.
«Оттепель»
Рождение свидетеля
Сегодня много пишут о послесталинском десятилетии, видят в этой эпохе какие-то параллели с современной реальностью, ищут в ней ответы на актуальные вопросы, но не упоминают об одном очень важном феномене этого времени – рождении свидетеля.
К началу 1960-х, и отнюдь не только у нас, но прежде всего в странах, переживших диктатуру, массовый террор, войну, Холокост, возникает потребность в оценке и проработке прошлого. Однако многие интеллектуалы очень быстро приходят к осознанию того, что описать гуманитарные катастрофы (символами которых становятся Освенцим и Колыма) вряд ли возможно с помощью традиционных методов и источников. Необходим посредник между настоящим и столь трудно поддающимся описанию прошлым. Так происходит появление свидетеля, который и призван стать этим посредником.
Особая важность роли свидетеля в этих исторических обстоятельствах стала очевидной еще во время Нюрнбергского процесса. Недаром именно в 1961-м к этой теме возвращается Стэнли Креймер в знаменитом фильме «Нюрнбергский процесс». Спустя два года в Германии начинаются собственные суды над нацистскими преступниками (в частности, палачами Освенцима), где впервые публично выступают больше двухсот свидетелей обвинения. В 1964-м в Иерусалиме открывается также привлекший мировое внимание процесс над Эйхманом. Туда устремляется Ханна Арендт, чтобы самой соприкоснуться и пережить показания палача и его жертв. Именно благодаря услышанному и увиденному она приходит к выводу о «банальности зла». Чрезвычайно важно, что все эти судебные процедуры и выступления впервые снимаются на кинопленку, показываются по телевизору, и эти медийные обстоятельства стимулируют память других, не задействованных в процессах потенциальных свидетелей.
По мере того как в публичном дискурсе осознается важность фигуры свидетеля, в Германии возникает термин Zeitzeuge, который можно перевести как «свидетель времени». Эту разницу между «свидетелем» и Zeitzeuge еще в 20-е годы увидел Виктор Шкловский, когда в своей книге «Гамбургский счет» написал о «современниках и синхронистах». Смысл этого деления применительно к роли свидетеля заключается в том, что отнюдь не все, кто жил в одно и то же время, могут передать его главный нерв, глубинный смысл, его «шум», если прибегнуть к мандельштамовской метафоре. Кстати, именно этого «шума времени» не обнаружил Марлен Хуциев в телесериале «Оттепель»: «Мне кажется, всех путает название «Оттепель». То, что я вижу, не имеет никакого отношения к тому явлению, которое назвали «оттепель». Это просто история о том, как снимается кино… В нашей оттепели были проблемы - моральные, социальные, общественные... а какие проблемы в картине решают авторы, я так и не понял. Поэтому она должна была называться по-другому».
Образ времени может быть соткан и из совершенного ахматовского «сора», если мы помещаем свидетельства в исторический контекст. Вот, например, цитаты из семейной переписки 1961 года. Муж и жена – молодые научные работники из провинции, кандидаты наук, часто ездят в командировки:
«На днях ездила в Ессентуки за маслом, купила 1 кг, там его было полно. Думаю, купить здесь бидончик литра на три для масла топленого (видела такое масло в Ессентуках). В Кисловодске, говорят, бывает мука, но ехать надо с утра, а воскресенье у меня только одно, посмотрю, думаю, что с жирами у нас хуже, чем с мукой».
«Я ездила в одно из воскресений в Нальчик, и там на базаре – мясо свинина, баранина и говядина по 17–18 рублей, очень жирная. В магазинах в Пятигорске есть всё, но пока нет сахара».
«В Алма-Ате купил совершенно случайно в магазине костюм «шевиот» ленинградской фабрики, размер 48, рост 3, темно-синий, мне как раз, и всего за 399 руб. Если вам он не понравится, то за 500 рублей оторвут с руками. Еще купил себе за 50 руб. капроновую белую шляпу. Видите, какой я транжира».
О чем говорит этот типичный образчик советской переписки ровно того же года, что и сериал «Оттепель»? О бытовой приземленности, о бездуховности авторов? Вовсе нет, они с таким же рвением гонялись за книжками, которые невозможно было достать, муж успел несколько лет в сталинском лагере отсидеть, совсем мальчишкой. Тут создается очень важный фон тогдашней еще чрезвычайно трудной, серой и полной бытового унижения жизни, совсем непохожей на ту, что нам пусть с самыми добрыми намерениями рисуют сегодня на экране.
В оттепельное десятилетие впервые становятся слышны голоса, свидетельствующие о том, что составляло суть сталинской эпохи: о массовых репрессиях, о ГУЛАГе. Однако очень скоро эта тема вновь становится запретной, на долгие годы поселяется в «самиздате» или «тамиздате», недоступном для широкой публики. Это повлекло за собой большие информационные, психологические, аналитические потери, потому что навсегда смолкли многие свидетели. Память так и осталась во многом сегментарной, социально однородной и плохо отрефлексированной. Что же касается другого огромного пласта – памяти о войне, то она, хоть и в усеченном виде, все-таки присутствует и в подцензурном пространстве, в частности и на телеэкране. Один из лучших примеров – документальный фильм Константина Симонова «Шел солдат» (1975).
Трудную правду о войне постоянно стремился вытеснить официальный спойлер – мифологизированная память «профессиональных» ветеранов, которая отсекала все, что не вписывалось в канон героического подвига советского народа в Великой Отечественной войне. При этом форма «встреч с ветеранами» необычайно активно эксплуатировалась советской пропагандой и способствовала девальвации самой идеи – передачи свидетелем подлинной живой памяти. Но то, что в те годы, когда были живы миллионы ее носителей, воспринималось многими как официальная подделка, пропагандистская ширма, муляж, сегодня выдается за самую истинную память фронтовиков, которую нелакированная правда о войне и, главное, о неимоверной цене победы якобы смертельно оскорбляет.
Именно литература в подцензурном пространстве заменила историю, которая не могла достоверно описывать события, не имея доступа к источникам, находившимся за семью печатями. Осознавая, что происходит фактически оруэлловское исчезновение памяти о ГУЛАГе, многие выжившие садятся за воспоминания. Евгения Гинзбург, автор одной из лучших мемуарных книг о лагерях, прямо пишет об этом: она выжила, чтобы свидетельствовать. В наибольшей степени это проявляется в прозе Шаламова, где автор по сути говорит за тех, кто уже никогда не сможет рассказать о пережитом. При этом Шаламов одним из первых осознает ограниченность возможностей свидетеля, транслирующего память о Колыме.
«Оттепель»
Рождение зрителя
С середины 60-х интерес к истории диктатур становится настолько массовым, что на него не может не откликнуться такой новый мощнейший медиатор, как телевидение.
Интересно обратиться к опыту Германии, который наиболее ярко отражает процесс появления свидетеля на экране и, главное, возникшую связку между ним и зрителем. Постепенно уходит в прошлое школьный формат учебно-познавательного фильма об истории, его вытесняют неигровые картины, сделанные по канонам исторических документальных картин на Би-Би-Си. Они создаются по более или менее универсальному рецепту: нарезка хроникальных кинокадров иллюстрирует комментарии историков и сопровождается закадровыми голосом объективного рассказчика. Очень быстро руководству телеканалов и телепродюсерам становится ясно, что у лент, посвященных разным аспектам истории национал-социализма, огромный зрительский потенциал. Захват власти, предательство, заговоры, кровавые преступления, с одной стороны, не могли сами по себе – как экшн – не занимать зрителей, а с другой – вся эта страшная история еще совсем недавно была той реальностью, в которой они жили.
По мере того как на отечественном ТВ на задний план уходят образовательные и просветительские задачи, побеждает так называемый histortainment (развлечение на исторические темы), говорящие головы экспертов становятся все менее привлекательными для зрителя, а также создают неудобства для авторов фильма. Происходит постепенный отказ от комментариев ученых-историков, настаивающих на фактах и интерпретациях, которые усложняют эти сюжеты, уменьшают их рейтинговую эффективность. Отсюда и их замена на голоса свидетелей эпохи. Именно их появление на экране выводит такой формат документальных фильмов в прайм-тайм. Свидетель призван заполнить пространство между зрителем и событием, привнести в телерассказ об исторических событиях драматизм и эмоциональность.
Это совпадает и с начавшимся бумом устной истории, когда новые технические возможности позволяют очень быстро и мобильно фиксировать воспоминания очевидцев на пленку. В 1980-е годы возникают мегапроекты, когда записываются сотни и даже тысячи свидетельств. Многим в то время кажется, что благодаря этим «голосам из хора» найден важный ключ к пониманию, а главное, к достоверной передаче исторической памяти. Самым большим достижением в этой киноработе со свидетелями стал фильм Клода Ланцмана «Шоа» (1985).
Но к концу 1980-х многие историки, отнюдь не отвергающие роль свидетелей, понимают, что на самом деле обращение к памяти – очень нелегкая задача. Попытка, особенно ярко проявившаяся в формате документального исторического телефильма, заменить историю памятью вызывает серьезные вопросы. Дело не в примитивной логике поговорки «Врет, как очевидец», а в проблемах интерпретации, работы с мифами и вытеснениями, наконец, с пережитыми травмами.
В поставленном на поток телеконвейера продукте все эти сомнения и сложности выносятся за скобки. Экспансия и девальвация свидетеля на экране стала приводить к тому, что исчезал исторический контекст, вытеснялись причинно-следственные связи. Возник вопрос: что – для понимания эпохи или анализа исторических событий – могут дать оборванные цитаты, перемежающиеся кинокадрами, происхождение которых к тому же весьма сомнительно? Можно ли, например, считать документальными кадры из фильмов Лени Рифеншталь? Или сюжеты из нацистских новостных кинопрограмм Die Deutsche Wochenschau?
Что нам в результате дают вырванные из контекста свидетельства – когда мы, например, узнаем из уст любящего внука, что его подписавший пакт Риббентропа – Молотова дедушка очень любил внуков. Что, лишенный служебного автомобиля, он ездил на городском транспорте к бабушке в больницу, а его главный шеф был в сущности несчастным человеком, с трудными детьми, которых ему пришлось воспитывать одному, потому что его жена погибла.
Формат, при котором свидетели заменили историков, оказался очень удобен для телеэкрана. Во многих случаях с их помощью факты подменяются чувствами и эмоциями, а достоверность обеспечивается их свидетельским статусом. Возник некий идеальный тип телесвидетеля, который своими высказываниями лишь подтверждает стереотипы и клише. Такой тип свидетеля постоянно появляется в отечественной документальной телепродукции, создающей фальшивый образ благостной атмосферы брежневского застоя, или мифологические «документальные» портреты советских вождей сталинской эпохи. Пожалуй, чаще всего с помощью свидетельств медсестер, поваров, личных водителей создается откровенно бульварная продукция: «история», увиденная через замочную скважину.
Каждому, кто занимается проблемами исторической памяти, совершенно очевидно, что самый точный пример, показывающий ограниченность средств, которыми располагает свидетель, по-прежнему «Расёмон» Акиры Куросавы. Не случайно Сергей Лозница свои документальные фильмы и, главное, фильм «Блокада» (2005) строит целиком на хроникальных кадрах, отказываясь не только от говорящих голов, но и от закадрового комментария.
«Оттепель»
Телефильм как исторический источник
С начала 1980-х, после невероятного успеха телесериала «Холокост» (1979), все большую популярность у документальной продукции отвоевывают игровые телефильмы и телесериалы, в которых частная история изображается на фоне как бы реальных исторических событий. Говоря об отечественном опыте, здесь следует упомянуть огромный успех двух телесериалов 1970-х годов – «Семнадцать мгновений весны» (1973) и «Место встречи изменить нельзя» (1979).
При этом оба фильма – и здесь проявился талант их создателей – никак не настаивали на своей исторической правдивости.
По мере того как телевидение и кино становятся основными медиаторами исторических событий, они начинают претендовать и на главную роль в формировании исторической памяти. Конечно, это не артикулируется столь прямолинейно их авторами и продюсерами, но мы видим, как исторические фильмы и телесериалы стремятся превратить зрителя в свидетеля происходящих на экране событий. Этот эффект возникает, когда фильм предъявляет себя как достоверный
1950. «Расёмон», Акира Куросава
Люди, которые хотят ознакомиться с первоисточником фильма «Расёмон», обычно начинают читать рассказ Акутагавы «Ворота Расёмон». Но от него в фильме только замковые ворота Расё - парадный въезд в императорскую резиденцию. Да еще дождь и атмосфера запустения. Читать надо другой рассказ Акутагавы – «В чаще ». Он совсем короткий. Минуты на три.
Фильму очень повезло – его снял великий японский режиссер Акира Куросава. Это хотя бы немного уменьшает количество экспертов, знающих, что в XI веке в Японии одевались не так, что у разбойника не было никаких шансов в поединке против самурая, что на тати не фехтуют и что шнур сагэо иначе продевался через скобу куригата. Но к фильму это не имеет никакого отношения
Все разговоры о фильме, как правило, сводятся к ответу на один вопрос – кто убил самурая? И большинство сходится на том, что самая правдивая версия – версия дровосека. Ему врать совершенно незачем, он человек незаинтересованный и он все видел от начала и до конца. Единственное его прегрешение – забрал себе дорогой кинжал. Но у него шестеро детей и он берет себе еще и седьмого, только что найденного в развалинах младенца. Вера в человечество восстановлена, дождь заканчивается и солнце выходит из-за туч. Если бы вы только знали, как я ненавижу такой плоский символизм.
Архетипичными (а значит тоже одномерными) являются и три персонажа, обсуждающие историю под воротами Расёмон. Это Циник (крестьянин), Романтик (монах) и Реалист (дровосек). Младенца забирает себе Реалист, а значит будущее за ним. И фильм превращается в басню с обязательной моралью в конце.
Поиск ответа на вопрос «Кто убил?» перекрывает удовольствие от игры великого Тосиро Мифунэ. Ему режиссер посоветовал присмотреться к пластике какого-нибудь дикого животного. И Мифунэ выбрал для себя льва. Его героя все равно ждала смерть, но самое главное для него было выглядеть до последней секунду достойно. «А на черной скамье, на скамье подсудимых, там сидит его дочь и какой-то жиган».
Куросава не только показал взгляд на убийство с разных сторон, он и снимал одну и ту же сцену разными камерами в одно и то же время, что позволяло свободно монтировать фильм и соединять вместе куски, снятые разными камерами, но создававшие вместе эффект плавного движения от одного предмета к другому. В фильме 407 склеек, в два раза больше, чем в обычном фильме того времени, но половина склеек не привлекает к себе внимания
Увлекаясь детективным сюжетом мы проходим мимо трагедии Масако. Она была уважаемой женщиной – женой самурая и сразу потеряла все. И вовсе не по своей вине.
Чтобы подчеркнуть мужественность разбойника Тадзомару Куросава окарикатурил образ стражника, захватившего его в плен. У Акутагавы это hōmen (放 免), освобожденный заключенный. Настоящий охотник за головами, работающий с полицией по контракту. Кинг Шульц и Джанго освобожденный в одном флаконе.
Я бы предложил другую трактовку главной идеи фильма. Это не попытка ответить на вопрос – кто убийца? Акутагава специально не дает на него ответа. Потому, что это не так уж и важно. Вы не судья. Во время съёмок к Куросаве подошла большая делегация участников съёмок. Актеры открыли перед ним сценарий и спросли «что вообще всё это значит?» Ответ Куросавы вошёл в историю: он сказал, что этот фильм - отражение жизни, а у жизни не всегда есть простой и понятный смысл. Название рассказа стало идиомой в Японии, употребляющейся для обозначения ситуации, когда вывод сделать нельзя, потому что доказательств недостаточно или они противоречивы.
А вот интересно, что слово криптомерия встречается в тексте короткого рассказа целых восемь раз. Криптомерия – национальный символ Японии. Это как для России березка. Про криптомерию есть множество сказок – в нее превращаются принцы. И в самом названии Cryptoméria japónica есть слово «крипто» (от др.-греч. κρυπτός «скрытый»). Историю не надо решать, ей можно просто любоваться. И Акутагава поворачивает нам маленькую криптомерию разными сторонами – конечно, вид с каждой стороны будет разный. А версия прорицательницы, которая разговаривает с духом убитого – это вид на дерево сверху.
Добавлю также, что для меня ключевой фразой фильма являются слова разбойника: «ничего бы не случилось, если бы не подул лёгкий ветерок». Мне кажется, что из этой фразы вырос прекрасный рассказ Рэя Брэдбери «И грянул гром».
p.s.
Советую вам посмотреть красивый фильм Рустама Хамдамова «Мешок без дна».
Он тоже снят по мотивам рассказа Рюноскэ Акутагавы «В чаще».
Почему об одном и том же событии разные люди могут рассказывать по-разному, и с течением времени детали рассказа начинают различаться даже в изложении одного и того же автора?
Все дело в так называемом феномене ложной памяти, так считают специалисты Центра нейробиологических основ обучения и памяти при Калифорнийском университете в Ирвине.
В серии экспериментов, проведенных американскими учеными, приняли участие двадцать человек, обладавших гипертимезией - редкой врожденной способностью запоминать мельчайшие подробности собственной биографии.
Такие люди всегда ответят вам, что они делали в любой день, будь то год или месяц назад, что ели на завтрак определенного числа и что смотрели по телевизору в канун позапрошлого Рождества. Обычный человек, как правило, с трудом вспоминает, чем занимался пару дней назад, если эти события не слишком значительны.
Добровольцам продемонстрировали ряд небольших видеороликов, сюжеты которых были связаны с мелкими преступлениями, такими, как воровство или мошенничество. После этого участникам предложили прочитать несколько коротких историй, в которых излагались те же сюжеты, но с некоторым искажением в деталях. И наконец, попросили своими словами пересказать содержание роликов.
Результаты несказанно удивили исследователей. Люди с уникальной памятью допускали в изложении материала почти столько же ошибок, сколько участники из контрольной группы, не обладавшие необычными способностями. Во многих случаях испытуемые пересказывали события так, как они излагались в прочитанных текстах, а не показывались в видеозаписях.
На втором этапе тем же участникам со множеством подробностей рассказали сюжет, якобы прошедший несколько месяцев назад в новостях. Хотя на самом деле такой сюжет в новостях не проходил, 20 процентов испытуемых "вспомнили" его и даже добавили в рассказ "недостающие" детали. Среди людей с обычной памятью таковых оказалось 29 процентов. Разница есть, но не такая уж большая, с учетом особенностей выборки.
Ранее исследователи из Вашингтонского университета провели специальный эксперимент, чтобы выяснить, можно ли "имплантировать" воспоминания. Они читали людям вымышленные новости, например, о встречах посетителей Диснейленда с кроликом Багзом Банни (на самом деле этот персонаж создан студией "Уорнер Бразерс"). Около трети испытуемых позднее рассказывали, что действительно столкнулись с кроликом в Диснейленде.
Во время нынешнего исследования психологу Элизабет Лофтус также удалось внушить своим подопечным ложные воспоминания о том, как в детстве они терялись в торговых центрах, тогда как в действительности этого с ними в большинстве случаев не происходило.
Эксперты полагают, что ложная память не имеет отношения к тому, что принято называть "плохой памятью". Мы можем забывать какие-то реально происходившие события или не помнить их подробностей, и тогда речь может идти о том, что у нас проблемы с памятью. В случае же ложной памяти мы склонны вспоминать события и подробности, которые не имели место в действительности. Допустим, нас убеждают, что с нами случилось то-то и то-то, приводят множество деталей, и постепенно заставляют нас поверить в то, что это действительно с нами приключилось… Либо по каким-то причинам мы сами себя заставляем поверить в то, чего не было, особенно сопоставляя информацию из разных источников.
Приходилось ли вам слышать выражение "Врет как очевидец"? Этот феномен хорошо знаком работникам правоохранительных органов. При опросе свидетелей какого-либо происшествия картины случившегося в изложении разных людей настолько различаются, что становится трудно понять, где тут истина, а где ложь. Причем дело далеко не всегда в том, что человек хочет что-то скрыть от следствия. Дело в том, как он воспринял увиденное и как это интерпретировал. Но чаще всего свидетель просто толком не помнит всех деталей и начинает сочинять их, причем сам он абсолютно уверен в их истинности…
Мы никогда не можем быть убеждены в том, что все наши воспоминания - истинные, считают ученые. Нам может только казаться, что мы это помним, хотя на самом деле все было совсем не так. Поэтому, если информация важна, лучше заняться поиском достоверных источников и не полагаться на собственные или ничем не подтвержденные чужие воспоминания.
В 1991 году психолог Элизабет Лофтус провела опрос на тему памяти. Оказалось, что большинство людей (в том числе психологов) считает, что память содержит буквальную запись событий: доступ к ней может стать затруднительным, яркость впечатлений - поблёкнуть, какие-то части – отсутствовать, но в целом мозг работает как видеокамера.
Как же в таком случае объяснить наличие ложных воспоминаний, которые ощущаются такими эмоционально мощными, точными и детальными? Мы абсолютно уверены в их подлинности, а зря.
Сквозь трафарет внимания
Проблемы возникают уже на стадии восприятия. Мы замечаем то, что наш мозг полагает важным на данный момент (глубокое декольте, направленный вам между глаз пистолет, драматические перипетии новой книги любимого автора), а сигналы, которые оцениваются как несущественные, подавляются. Этим зачастую пользуются фокусники, создавая свои иллюзии.
Внутренний нарратив: главное, чтобы костюмчик сидел
Все наши воспоминания – часть связной истории, которую мы постоянно творим из хаоса данных. Если мозг замечает противоречие, он старается его устранить либо сгладить. Непонятное и неожиданное должно получить хоть какое-то объяснение или быть отброшено. Модель мира должна быть устойчивой, и всё тут, иначе невозможно будет нормально принимать решения и действовать.
Это касается не только вашей интерпретации того, что произошло (Вася стрелял из пистолета, потому что он террорист), но и деталей происходящего (не помню на Васе никакой полицейской формы, потому что это противоречит моему мнению о том, что Вася – террорист).
По предварительному сговору
Свидетели, которые обсуждают между собой событие, будут неосознанно приводить свои воспоминания о нём к общему знаменателю. Не только ваш личный, но и коллективный костюмчик должен сидеть хорошо. Это называется «конформность».
В идеале нужно, конечно, чтобы другие свидетели были нам симпатичны. Если же они нам не нравятся, мы будем сопротивляться этому процессу.
Главное – суть, а детали придумаем
Общая тема и эмоциональный фон воспоминания сохраняются довольно точно, а детали додумываются (ну не хранить же их все, в самом деле – физический носитель памяти не резиновый). Притом они подбираются таким образом, чтобы не только не противоречить, но и подкреплять и усиливать центральную тему и эмоцию. Так «я поймал карася» превращается в «я поймал десять карасей и щуку», подчиняясь центральному «отличная была рыбалка».
Что – важно, откуда – неважно
Источник информации стирается из памяти гораздо быстрее, чем сама информация.
Это могло быть важной экономией ресурса изначально (какая разница, кто именно сказал, что за нами гонится тигр), но в современном обществе это может стать проблемой (если новостное агентство N сказало, что за нами гонится тигр, то я, пожалуй, побегу, а если телевизионный канал M – десять раз подумаю).
Также наш мозг не слишком много значения придаёт тому, верна полученная информация или нет: если сказать что-то и затем пояснить, что это неправда, уже через 3 дня 27% молодых людей и 40 % людей среднего возраста вспомнит утверждение как правдивое и будет вести себя соответственно.
Однако если сначала объявить, что сейчас будет неправда, а потом дать информацию, больше людей запомнят, что утверждение неверно. Имейте в виду, если когда-нибудь займётесь борьбой с мифами.
Правдивая история, произошедшая со мной
Мы имеем склонность помещать себя в центр историй (я выбил у Васи пистолет, а вовсе не Петя) и присваивать опыт, о котором слышали, читали или смотрели передачу. Конечно, совсем невероятные (с точки зрения нас сегодня) действия мы себе не припишем, но по мелочи можем себе и другим врать изрядно. Помнить, что мы были в зоопарке, который только по телевизору видели, - да легко.
Теперь, когда вы спросили, я начинаю припоминать
Исследований, в которых испытуемые вспоминают то, чего не было (например, несуществующую сцену только что показанного фильма), проведено довольно много. Это можно сделать, показав вашу фотографию, обработанную в фотошопе, и/или задав наводящие вопросы.
В этом свете довольно сомнительными представляются некоторые психотерапевтические методы. Всплывшие воспоминания о перенесённом в детстве насилии легко могут оказаться ложными. Особенно когда ваш терапевт вооружён презумпцией виновности родителей. К её формированию серьёзно приложили руку Эллен Басс и Лора Дэвис.
Приведу здесь отрывок из их книги “The Courage to Heal”: « Исходите из того, что ваши ощущения абсолютно верны. Если вы чувствуете, что стали в детстве жертвой, и это сказалось на всей вашей последующей жизни, значит, именно так оно и было. Вам не требуются точные и связные воспоминания, как для дачи показаний в суде».
Когда психотерапевт заставляет своих пациентов искренне верить, что их похищали инопланетяне (а именно этим прославился Джон Мэк), бредовость происходящего для большинства очевидна. Но сфабрикованные воспоминания об инцестах разрушили много жизней и семейных отношений. Особенно сильной внушаемостью обладают дети. Безусловно, семейное насилие существует, но это не повод сажать и подвергать травле невиновных.
Итак, воспоминания могут стираться, не формироваться вообще (если, например, вы в состоянии хронического недосыпа), подстраиваться под наши ожидания и ожидания других людей, сливаться между собой и так далее. Мы не замечаем этого, потому что обычно у нас нет причин сомневаться. Не с чем сравнить истории в нашей голове, ведь никто не пишет на видео всю нашу жизнь от рождения до смерти. А жаль: шок при просмотре отснятого материала был бы огромным. «Я помню всё по-другому, я вам не верю», - заявляют многие участники экспериментов, читая отчёты о ярких событиях, написанные ими же в прошлом.
Добро пожаловать в Матрицу, Нео!
Хотя нет, какое-то отношение к реальности память всё-таки имеет.
Источники
1. Леонард Млодинов, «НеоСознанное», 2012
2. Steven Novella, курс видеолекций “Your Deceptive Mind: A Scientific Guide to Critical Thinking Skills”, 2012. Лекция 4 – “Flaws and fabrications of memory”.
3. http://www.medicalnewstoday.com/releases/224766.php
4. http://wolf-kitses.livejournal.com/72264.html
5. http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%B5%D1%80%D0%B8%D1%84,_%D0%9C%D1%83%D0%B7%D0%B0%D1%84%D0%B5%D1%80
6. http://www.stopbadtherapy.com/courage/index.shtml
7. http://www.chayka.org/node/3957
8. http://skepdic.com/repressedmemory.html